"Путин был для них бог" Видео

21 мая вместе с участниками акции дальнобойщиков около магазина «Леруа Мерлен» на Ленинградском шоссе в Москве был задержан режиссер-документалист и гражданский репортер Игорь Финковский. Всех задержанных на несколько суток оставили в камерах предварительного заключения, а потом оштрафовали на суммы от 10 до 30 тысяч рублей. Сейчас Финковский начинает на краудфандинговой платформе «Планета» сбор средств для создания фильма о протестах дальнобойщиков, который он собирается смонтировать из собственных материалов – репортажей и фрагментов прямых трансляций в «Перископе».

В интервью Радио Свобода Игорь Финковский (он также использует псевдоним Игорь Фин) рассказывает о пыточных условиях содержания дальнобойщиков в полиции, о том, как за 2 года участники протестов против «Платона» превратились из «ватников» в ярых ненавистников Путина, объясняет, почему протесты не прекратятся под давлением репрессий, а также оценивает шансы на объединение разных протестных групп – от жителей попавших под снос домов до школьников.

– Когда и как вы оказались рядом с дальнобойщиками? Почему вы выбрали их в качестве объекта своего внимания?

– Первый раз оказался в 2015-м, во время протестной стоянки в Химках. Присматривался. Тогда они мне не показались интересными. Есть такой термин – «ватники», и его напрямую можно было к ним применить. Не ко всем, но к некоторым ребятам, которые там стояли. По этой причине я не стал ничего тогда снимать, снял другой режиссер. Есть такой фильм – «Хроники неслучившейся революции».

Активно я подключился к ним сейчас, когда началась новая забастовка. Но для меня лично началось все гораздо раньше, 26 марта, во время протестных прогулок по Тверской улице, где я оказался непосредственно в центре событий, возле памятника Пушкину. Я посмотрел на лица и увидел, что это совершенно не те лица, которые я видел 6 мая 2012 года и позднее, на митингах в поддержку узников 6 мая, так называемых «белоленточных» митингах. 26 марта я увидел совершенно другие лица и понял, что выросло целое поколение, которое уже устало бояться. В этот момент я понял, что надо что-то снимать. Честно говоря, я не понимал что. Надо было разобраться в ситуации и найти те реальные силы, которые сами были бы заинтересованы в том, чтобы я что-то о них делал. Жизнь не заставила ждать, и получилось так, что 27 марта я узнал о начале стачки дальнобойщиков. Первое время я просто следил за ней, очень долго следил. Единственное место, где это можно было делать, – это каналы рации Zello, которая к тому времени еще не была заблокирована в России. Перебирая эти каналы, я постепенно нашел два канала, на которых я мог почерпнуть какую-то информацию о стачке. Постепенно, общаясь там, я «вошел» в тему и понял, что

это как раз те люди, реальные люди, которые хотят сделать в России что-то положительное. У них очень большая взаимовыручка, они стоят друг за друга, и они просто классные ребята!

Я, посидев с ними в КПЗ, камере предварительного заключения, понял это для себя окончательно. Там на трех квадратных метрах пришлось спина к спине спать на этих нарах и с дальнобойщиками, и с таксистами, которые тоже их поддержали. Ну, спать – сильно сказано, потому что там условия ГУЛАГа, 1937 год, и большую часть времени, конечно, пришлось стоять, ожидая, когда кто-то выспится, в холодной камере, в зиндане.

Но смысл не в этом. Я для себя понял очень многие вещи про то братство, которое сейчас сформировалось и продолжает формироваться. К дальнобойщикам уже подключились московские таксисты, потому что они понимают, что их тоже ждут нелегкие времена. Я видел лица людей, там было такое окошечко, небольшое, через которое была видна улица, и в нем я видел приезжающие машины такси – это таксисты, которые приехали просто узнать, как у нас дела, помогали продуктами. Ведь в камере вообще не кормят. Положено кормить горячей едой, хотя бы кипяток давать, но ничего этого не было, не кормили и не поили. Если бы таксисты и сочувствующие не привезли и с боем не смогли бы передать несколько пакетиков еды, мы бы там с голоду подохли. Кстати, один из таксистов там в знак протеста голодал, Леша.

– Когда вас задерживали, вы пытались приводить какие-то аргументы в свою защиту, доказывать, что вы блогер, документалист, журналист? Или решили разделить судьбу своих героев, какой бы она ни была?

– Вы сказали правильно: я решил разделить судьбу своих героев, хотя поначалу пытался что-то сделать. Нас повязали, как говорят в России, «по беспределу», просто скрутили и увезли. Я говорю: «Я режиссер-документалист». Мне говорят: «А чем вы докажете, что вы режиссер?» – «Я закончил ВГИК». – «Так у нас многие институты позаканчивали, и что, после этого можно называться режиссером-документалистом?» Я говорю: «У меня есть международные призы». – «Это ничего не значит. Где у вас удостоверение?» То есть без удостоверения я для них не киношник. Я говорю: «Я представитель прессы». – «Чем вы докажете, что вы представитель прессы?» – «Я до ВГИКа был автором многих телевизионных программ». – «Докажите, что вы журналист. У вас должны быть корочки, вы должны показать редакционное задание». Но вы поймите, я просто услышал по рации, что что-то происходит возле «Леруа Мерлен» в Химках, быстро собрался, что у меня было, то и взял. Камера была не заряжена, я взял мобильный телефон, чтобы снимать. О каком редакционном задании в этой ситуации может идти речь? Они мне не поверили, написали протокол, как всем: «сопротивлялся полиции», выкрикивал лозунги: «Долой „Платон“!» Их, кстати, никто там не выкрикивал, там вообще ничего не кричали. Написали, что я кричал: «Правительство в отставку!» Это было написано в первом протоколе, который был составлен, кстати, с дикими нарушениями всех правил. Прошло уже больше трех часов, и меня должны были отпустить, так они просто изменили время момента задержания. В этот момент я решил покориться судьбе и разделить судьбу дальнобойщиков. Я понял, что это будет справедливо. Потому что после того, что творили с ними, мне было просто стыдно как-то уйти в сторону и слинять. Как я могу выйти, когда я вижу, как издеваются над людьми, держат в камере-клоповнике. Там реально клопы. Ребята спали на шконках – это такие металлические штуки, холодные, а камера без отопления и без света. Камера на два человека, в ней было размещено шесть или семь человек. Как селедки в банке. Спать там было совершенно невозможно, духотища, в туалет не выводят, они не давали нам даже воды. С боем с улицы в это время пробивался адвокат, и его даже не пустили в камеру, чтобы он мог с людьми поговорить, чтобы они правильно написали объяснения. Это такая бумага, которую все пишут перед тем, как составляется протокол. Его вообще не пустили! Я подумал: боже мой, ну, проведу я два дня, больше чем на 48 часов они меня не имеют права задерживать в этой камере, и ничего со мной не будет. Но я не знал, что сталинские лагеря не отменены.

Вы знаете, какая была самая главная проблема? Людям два дня не давали возможности курить. А надо понимать, что многие дальнобойщики – это не европейцы, у которых непопулярно курение, это люди курящие. Им не давали курить, и они, естественно, лезли на стенку,

нервы на пределе, и это была пытка, чтобы добиться от ребят, которых рассадили по разным камерам, добиться обвинительных показаний на лидера дальнобойщиков Андрея Бажутина и его заместителя Сергея Рудометкина. Но в первую очередь на Андрея Бажутина – что это он все организовал, что машины на Москву пошли по его команде. Это далеко не так, потому что у них горизонтальные связи, и лидер «Автоперевозчиков России» просто отражает мнение своих коллег. Если решили ехать, он даже может об этом не знать. Когда я вышел из этого КПЗ, узнал, что возникла третья протестная стоянка. Первая – у «Леруа Мерлен», вторая в Химках, а третья – на 51-м километре МКАД. То есть люди реально едут в Москву, чтобы поддержать.

Надо понять, для чего они едут. Дело в том, что на 22-е число, а нас задержали 21-го, была назначена встреча дальнобойщиков с представителями Министерства транспорта при посредничестве Совета по правам человека при президенте. Формально она называлась встречей с СПЧ, но на самом деле они ждали встречи с Соколовым, министром транспорта, и его заместителями, чтобы поговорить об их насущных проблемах. Ведь система сбора налогов, которая у нас существует, «Платон» – это не единственная проблема, с которой они борются. Их душат еще транспортным налогом, их душат акцизом, который включен в цену на топливо, их душат тем, что они могут проехать через весы, такие датчики, которые вмонтированы в дорогу, и им приходит штраф – 300–400 тысяч. Ребята, 400 тысяч старая машина стоит, 400–600 тысяч. Я спрашивал у дальнобойщиков, с которыми сидел. Им просто надо продать эту машину и заплатить штраф, и больше никогда не работать.

И только шестое требование у них было – отставка правительства и недоверие президенту. Но это требование они поставили специально на шестое место и сказали, что передвинут его немножко вперед, а потом еще немножко вперед в том случае, если с ними не пойдут на контакт.

И вот нас повязали как раз после того, как такой плакатик появился на одной единственной машине, там было написано: «Требуем отставки правительства и выражаем недоверие президенту!» Пять минут не прошло – появился ОМОН, и случилось то, что случилось. Всех, кого могли схватить, они схватили и отвезли в ОВД в Химках, в том числе и меня.

– В 2015 году эти люди показались вам «ватниками», и вы к ним особенного интереса не проявили. Как эволюционировали их взгляды с того времени?

– Это самое главное. «Объединение перевозчиков России» – это не единственная организация, это профсоюз перевозчиков, есть и другие. Но самые активные члены, самая многочисленная организация – это как раз «Объединение перевозчиков», оно насчитывает не один десяток тысяч членов, и их количество растет. Я думаю, что произошла очень любопытная метаморфоза. Те, кто понимал все в 2015 году, это представители других объединений, они не стали многочисленными и практически «слились» из этого протеста. А

в «Объединении перевозчиков России» в основном были люди, которые доверяли Путину, Путин для них был бог, да и правительству они доверяли.

Я слышал, как говорят: «Вот, во всем виноват Ротенберг!» Это тот самый человек, с которым заключено концессионное соглашение по системе «Платон». Вот он во всем виноват, Путин его друг, но ничего, они услышат наши протесты, они вернут все на место, они отменят «Платон». Вот такие люди были. Я не скажу, что «Путин, помоги!», но что-то подобное происходило. Феномен заключается в том, что по мере того, как люди прибывали в этот протест, они постепенно самообразовывались, и если вы сейчас зайдете на Zello (он заблокирован, но дальнобойщики уже научились обходить его блокировку), на канал «Объединения перевозчиков России», и зададите вопрос: «Как вы относитесь к Путину?»… я бы хотел увидеть ваше выражение лица. Это, конечно, удивительный прогресс, то есть теперь люди понимают все, что происходит! Они иногда говорят гораздо более грамотные вещи, чем даже я сам. Они понимают все. Никто не знает, сколько в этом сообществе человек. Может быть, два миллиона. Вы представляете, что такое два миллиона человек на выборах? И никто из них, ну, может быть, какие-то единицы, сейчас пойдут голосовать за «Единую Россию» или за Путина. Особенно после того выкручивания рук, которое происходило на протяжении последних месяцев. Ведь они же в стачке с 27 марта, я сам был этому свидетелем. Так что, да, они выросли, они изменились, и именно поэтому, послушав их канал на Zello, поговорив с ними, я решил все-таки подключиться к работе на волонтерских условиях.

Все, что я делаю, я делаю за собственные деньги или даже без них. Я вообще начинал снимать этот фильм на мобильный телефон. Кстати, возник очень любопытный жанр. Я все время находился в поисках нового жанра, и когда человек, которого ты снимаешь, говорит, и ты знаешь, что одновременно идет трансляция в прямом эфире, возникает невероятно живая атмосфера, совершенно другая. Другой посыл, другое все. А ведь в этот момент еще идут комментарии какие-то, люди иногда задают вопросы, как-то реагируют на трансляцию, и мне приходится реагировать. И я понимаю, что возник какой-то новый жанр документального кино, который я искал на протяжении 25 лет. Я его только чувствую, я еще не знаю, что это будет, но это удивительная вещь. К протестам подключаются люди других профессий, приходят художники: «Я вообще классический художник, но если вам нужны плакаты, я их нарисую». Начинаю придумывать плакаты в стиле «Окон РОСТа». Предлагают нарисовать плакат «Бурлаки на Волге», где бурлаками являются представители всех профессий, которые тянут этот «Платон», машину. А вы же понимаете, что этот налог, в конце концов, включается в цену на продукты, на все товары. Все будут платить за этот «Платон».

– Кто из тех, с кем вы сидели эти дни в КПЗ, вам запомнился больше всего?

– Я сидел в одной камере с Андреем Бажутиным, лидером «Объединения перевозчиков России». Там было много людей, не хочу никого обидеть, но его поведение показалось мне очень достойным. Простой пример. Нам там не давали разговаривать, но там была вентиляционная труба, и тихо-тихо удавалось слышать, что говорят в соседней камере. Так мы перекрикивались. Поскольку полицейские даже не подходили к камерам, мы знали, что кричать можно, все равно не подойдут. Мы сидели в первой камере, а они сидели в третьей. В первой камере сидел правозащитник Игорь Шарапов, которого тоже повязали. И он рассказал, что его допрашивали не обычные полицейские, а допрашивали, скорее всего, представители Центра «Э», и задавали ему очень странные вопросы конкретно по поводу Андрея Бажутина: «Насколько он представителен?», «Насколько он представляет перевозчиков?» То есть они пытались выяснить его подноготную. На что Игорь Шарапов сказал: «Я некомпетентен и не буду отвечать на эти вопросы». Хотя он вполне компетентен. Дальнейшие допросы людей, у которых были какие-то проблемки с законодательством, показали Андрею, что копают под него, его реально хотят посадить. Если бы хотя бы один из этих людей, которые были в камере, сдал бы его, сказал, что он организатор этого движения дальнобоев на Москву, его бы посадили, я думаю, года на три. И он прекрасно это понимал. Мне очень нравилось, как он держится. Но рядом с нами в камере находился его коллега, Сергей, дальнобойщик, находился таксист Валера, который просто привез Игоря Шарапова, когда я сообщил Игорю, что что-то происходит. Этого таксиста повязали, и теперь он тоже подключился к этому протесту. Была очень смешная ситуация на суде, когда защитник предъявляет судье фотографии из дела, где видно, что Валера, который был с нами в одной камере, купил кофе в «Леруа Мерлен» и с этим кофе вышел на улицу. Вот он стоит с этим кофе, ни флагов, ни плакатов, ничего у него в руках нет, и эта фотография прикреплена к делу. За кофе он заплатил 50 рублей, а штраф за распитие кофе в зоне запрещенного мероприятия ему обошелся в 10 500 рублей. Ни фига себе попил кофе!

– Вас тоже оштрафовали на 10 тысяч?

– Да, меня тоже оштрафовали.

– Что такое 10 или 30 тысяч рублей для обычного водителя-дальнобойщика, который участвует в этой акции?

– Для дальнобойщиков это огромная сумма. Вы поймите, они в стачке с 27 марта, они все без денег, они обескровлены. Это огромные суммы для них! И для меня тоже. Есть там такой Костя, он вообще без копейки. Он работал в хорошей фирме где-то в Воронеже, и когда ребят стали прессовать, он сказал: «Так, ребята, я с вами, если вы простоите хотя бы до 1 мая». Его уволили с работы. К этим числам, когда дальнобойщики решали, двигаться на Москву или нет, ни у кого на воронежской стоянке уже элементарно денег не было, чтобы доехать. А Костя из Воронежа не дальнобойщик, и у него закончились деньги даже на интернет, он перестал выходить в эфир. На курево не было денег. Это огромные деньги для всех этих людей, поверьте мне.

– Эти штрафы остановят дальнобойщиков от того, чтобы продолжать протесты?

– У них нет выхода. Если они сейчас сами остановятся, то это значит, что они проиграли. Им просто нужно будет выходить как-то из этого, оплачивать долги, продавать свои машины. А кто купит машины, когда их все продают? Они все в кредитах! Им приходилось брать кредиты, и они брали эти кредиты под условия, которые существовали тогда, когда можно было зарабатывать и отдавать деньги. Сейчас они ни деньги отдать не могут, ни работать. У них нет никакого выхода. Они не остановятся, это абсолютно точно! Я это понял.

– Недовольные властью группы граждан сейчас появляются все в новых и новых сферах. Жители домов под снос, театралы, дальнобойщики, фермеры, школьники. Как вы думаете, что могло бы их объединить?

– Знаете, что я понял, снимая этот фильм о протесте дальнобойщиков? Я понял, что

произошло удивительное событие – протестные группы, абсолютно разные, которые рядом никогда не стояли, начинают объединяться. И эта тенденция с каждым днем становится все более очевидной.

На митинге против реновации не было представителей политических партий, но были лозунги, на которых было написано «долой правительство» или что-то в этом духе. Я видел женщин в пожилом возрасте, явно пропутинских, и они вышли с антипутинскими лозунгами. Что характерно, политик (Дмитрий) Гудков отказался там выступать. Он должен был там выступать, но сказал: «Я не буду выступать». Во-первых, потому что Алексея Навального, который просто пришел, как зритель, выдавили с этого митинга полицейские, и во-вторых, в знак поддержки людей, которые вышли в основном с неполитическими требованиями. Объединяется общественный протест, гражданский и какие-то политические требования.

– Вы надеетесь, что эти группы объединятся и все это к чему-то приведет?

– Я ходил как журналист и на Болотную 6 мая, и видел людей позже на других «болотных» митингах, я видел людей на тех митингах, которые собирали по 100 тысяч, я видел людей и больше, до 200 тысяч доходило, на проспекте Сахарова. Тут важно не мое мнение, а важно мнение тех людей, с которыми я там познакомился. С одним из них я познакомился, когда ехал на тот самый большой митинг на Сахарова. Было очень холодно, около 30 градусов мороза, и я просто тупо надел свое снаряжение для рыбалки и валенки. Точно в такой же одежде на дальней станции метро я увидел человека, который по всем признакам тоже туда собирался. Мы взяли такси и доехали до этого митинга вместе, познакомились. Он мне каждый раз звонил, когда планировался какой-то новый митинг: «Давай пойдем», – и мы ходили вместе. Так было веселее и не так опасно. И я видел, как этот протест постепенно угасает. Постепенно люди перестают верить в то, что они смогут победить. В конце концов, тот человек через несколько лет просто куда-то пропал. Я ему как-то позвонил, говорю: «Ты пойдешь?» – «Да нет, что там делать...» То есть было ощущение, что все закончилось, и оно было абсолютно очевидным. Но 26 марта, когда люди пришли на акцию, где их могли задержать, вышло новое поколение. Вместе с этим поколением вышли люди, которые тогда разочаровались, вроде этого моего приятеля, которые тоже устали бояться. Я не бунтарь, но сейчас я уверен, я просто констатирую факт, что моя позиция в этом отношении более оптимистическая, чем пессимистическая. Мне кажется, что если протестные группы действительно смогут объединиться, в частности, если к дальнобойщикам примкнут и начнут их поддерживать люди из других протестных групп, то власть уже ничего не сможет сделать, никакими своими репрессивными законами, – говорит Игорь Финковский.

Фото: Источник: Радио Свобода